Ситуация

У дороги на обочине вижу - стоит озорная девчушка, лет десяти-одиннадцати, с растрепанными вешним ветром светлыми кудряшками, и, улыбаясь, протягивает водителям проезжающих машин букет мохнатых светло-лиловых подснежников. Я резко торможу, собираю по салону рассыпавшиеся от порыва ветра мятые десятки и с радостью отдаю их восхитительно весеннему ребёнку. Получаю свой букет и уезжаю, довольный тем, что удачно избавился от этих денег.

---

Портрет

Однажды ты увидишь человека,

На первый взгляд довольного собой:

Он не в толпе, а рядом, сбоку где-то,

Настойчивый, упорный, деловой...

Среди друзей веселый, и болтливый,

Открытый, откровенный, но чужой...

А дома он вальяжный и ленивый,

Угрюмый и задумчивый, глухой.

Живет он в собственном особом мире,

Творец, мечтатель, фантазер -

На самом деле чуткий и ранимый,

И одинокий в существе своем.

---

И я стал таким как он...

Ты сказал, что ты ангел, я рассмеялся, зло, ненавистно.

Я ответил тебе, что я демон, ты улыбнулся и не поверил.

Скрестились два крыла и срезались оба. Ни белого, ни черного, лишь красное.

Ты грустно вздохнул и обнял меня.

Я не мог унять радости, на щеке красовались брызги крови.

Ты протянул мне ладонь, легкую белую.

Я размахнулся и распорол когтями вены на тонком запястье.

Ты не вскрикнул, даже белое платье не испачкалось. Лишь опустил взгляд, но не руку.

Меня переполняла ненависть. Я развернулся и ушел.

Ты следовал тенью, возвращая жизнь моей смерти.

Огонь полыхал в домах, сжигал белые перья и ласкал черные.

Солнечные свет лечил твои крылья и рассекал мое лицо, слепил полные ненависти глаза, приказывая закрыть их.

Ты надоел мне, но я не мог уйти и не убить. Я жаждал крови, ты - любви.

Два хозяина, тьмы и света, но не добра и зла.

И я задумался, чего же я хочу, убить или опорочить тебя.

И стал уже день сменять ночь.

Ты дарил, я отнимал.

И ночь стала тенью, а твоя улыбка была как и прежде прекрасной.

Перевели часы, и ночь стала короче дня.

Я обнял тебя, ты ушел.

Я протянул руку, ты поцеловал запястье.

И ночи стали белыми.

И настало затмение.

---

Ну, я - Анна Каренина. Куда под поезд бросаться?

Меня умиляют разговоры, когда один человек плачет, что его не любят, не понимают и он никому не нужен, а целая группа других доказывает обратное. Я это тихо называю чатовским разговором, как обычно в чате все тянут одну, уже давно никому не интересную тему, лишь бы что сказать, лишь бы вымолвить свое слово, потому как больше просто не о чем разговаривать.

И вот он, страдалец, вздыхает и, театрально выбросив руку вперед, со сцены вещает о том, какой же он ненужный и всеми покинутый, о том, что после его смерти никто и не вспомнит о нем, так зачем нужна такая жизнь. Между тем, прокручивая у себя в голове новые стенания. И еще, что завтра нужно сделать то-то и то-то, а потом еще успеть на встречу с тем-то, поцеловать ту-то, но пока есть время, нужно срочно изобразить из себя несчастного, потому что энергия, получаемая от сочувствующих очень сильна и дает хорошее настроение, нужно только найти того, кто пожалеет и можно «бросаться под поезд».

Ну, как такого не пожалеть, ведь страдает бедняжка, вдруг его правда никто не любит и он действительно порежет себе вены из-за неразделенной любви к жестокому человеку. Конечно, нужно пожалеть и сказать, что все наладится, что есть в жизни счастье. И не забыть параллельно закатить глаза и процедить сквозь зубы, опять этот нытик пришел, да когда же он умрет, наконец, и не будет тут плакать, а то уже задолбал, но послать неудобно, хороший человек так не поступит. Нужно выдать штампованные фразы, что бы поскорее заткнуть его и заняться своими делами.

И разговор, пару часов протоптавшись на месте, постепенно начинает изживать себя, страдалец скучает, утешающий уже давно хочет от него избавиться, и фраза по типу: «ну ладно, все, давай сменим тему», брошенная всеми покинутым и непонятым человеком, очень радует всех, ведь теперь можно нормально поговорить, посмеяться и больше не строить роли. Возможно, все возобновится дальше, но только если будет желание и масса времени, которое нужно куда-то деть.

А сегодня можно поднять бокалы, ролевуха окончена.

---

Вам...

Вы брезгливо смотрите на кровь. Красную, густую жидкость, сочившуюся из Вашего тела. Она медленно течет из раны багровой жидкостью. Вы порезали вену. Рана глубока, где то на той стороне души она имеет дно, но здесь, на этой, его нет. Здесь только у самого края захлебывается противная красная жидкость, она перетекает через рваные мясистые края, немного вывернутые, с белой коркой по краю. Вязкая, как тина в болоте, кровь стекает по коже, окрашивая ее, чуть задерживаясь на редких волосках, и собираясь в большие капли, падает на пол и растекается в лужу.

Возьмите свечу. Чувствуете ее? Горячий плавящийся воск, фитиль и маленький огонек. Желтый, больше похожий на светло-оранжевый воск в вашей руке размягчается, пальцы все больше проникают в него. Пламя невелико, но так завораживающе прекрасно. Оно синее у самого фитилька, светло-желтое в середине и красное на концах. От каждого Вашего вздоха пламя колышется как от сильного порыва ветра. Оно склоняется, изгибается как ветви изящной лозы, и вновь возвращается на свое место, тихо потрескивая и приятно шурша, словно мышки копошатся в норе. Вы напрягаете слух, стараясь расслышать это потрескивание, убаюкивающее и усыпляющее. А в маленьком желобке, возле фитиля, растопленный воск, превратился в тихое озеро, пучина которого, поглощает в себя, завлекает. Светлая, прозрачная, отражающая пламя, что волной разлито по поверхности. Переполняя края этого озера, плавленый воск стекает вниз. Медленно, каплями, образующими струи, воск уже течет по Вашим пальцем, невыносимо больно обжигая их, но этого Вы уже не чувствуете, Вам все равно, эта лава не касается вашей души, она лишь чуть щиплет тело.

Смотрите, кровь так и не остановилась, кожа словно отмирает. Нужно остановить это, любым способом, любой ценой, просто нужно, и все. Наклоните свечу над раной. Вы побеспокоили спокойствие озера плавленого воска, Вы зря это сделали, теперь расплачивайтесь. Видите, он уже у края желоба. Накапливая свои силы и злость к непрошенным гостям, он собирает посла. Вот он – капля срывается со свечи, спрыгивая вниз, обнажив меч, крича от предвкушения мести и ненависти. Она все ближе, она видит цель. Этот спокойный красный океан, он и не подозревает о войне, способной развязаться от одной капли. Но войны не миновать, осталось всего немного, и Вы узнаете, что такое запах паленой кожи, увидите ад.

Вы узнаете.

Вы увидите.

Не убирайте руку…

---

Безразличие

Когда уже даже Ками сказал мне: «Задолбал ты со своими Хиде и Сугизо», я понял, пора что-то менять. А в чем менять? В жизни, в себе, в душе и сердце? А зачем? На кой мне это надо? Кому вообще нужно что-то понимать, кому какое дело до того, что я чувствую? Я опять задаю слишком много риторических вопросов, и на лице моем все чаще промелькивает грустная ухмылка.

Да, именно так. Но это ведь правда, разве есть кому какое дело до меня? Никакого, подхалимничают, лезут в душу, а зачем непонятно. Будто это что-то изменит, словно вот-вот я скажу: «Вот он Ты, которого я искал всю жизнь» и брошусь к ногам победителя и буду с ним всю жизнь, стану верным псом дожидаться прихода хозяина, радоваться его мимолетному взгляду и зализывать вечные пощечины.

Манна, какая же ты сволочь, почему все твои слова сбываются? Хотя, может я просто очень похож на тебя, и теперь бреду по твоим следам.

- Ты думаешь о ком-нибудь кроме себя? - крикнул я однажды тебе.

- У меня есть только я… - пожал Мана плечами и ушел, бросив краткое «прощай».

Добавить нечего. Я это то, что есть у меня. Возможно, я еще могу с очень большим трудом поверить, что действительно нужен Ками и Сугизо, но ведь на этом можно ставить точку. А больше и мне никто не нужен. Так зачем обманывать себя и говорить красивые слова и клясться, если этого не существует. Почему так глупы люди, верящие, что я способен любить? Я лишь сухой листок, слетевший с дерева и подхваченный ветром. Я ловелас, умеющий бросаться словами и красивыми жестами, я никто и ничто по сути дела своего, меня и нету уж поныне.

Любить того, кого и нет,

И клясться и давать завет.

Не много ль чести вы кладете

К моим ногам. Ах, нет? Нальете?

Другое дело, что ж молчали.

Вы слишком долго это ждали?

Да бросьте, милая, венец.

Я не полезу в ваш ларец.

---

Две стороны одной медали

Я мельком посмотрел на походившую мимо школьницу и вновь вернулся к своим мыслям относительно этого мира в роли стороннего наблюдателя. Я скучающе смотрел на прохожих, искал в них элементы различия, даже самые микроскопические и потому мой взгляд лизнул и ее фигурку. Лишь спустя несколько минут, я заметил, что она стоит передо мной и, склонив голову, наблюдает за моим занятием.

- Да, Вы что-то хотели? – очнулся я, поняв, что она просто так не уйдет, не оставит мне мой мир, мою игрушку.

- Вы же Гакт, правильно? Камуи Гакт? Можно поговорить с Вами? – она растаяла в улыбке, а я был готов удавиться на месте.

Что, неужели опять? Как мне надоели эти глупые фанатки, но что я могу сказать, я живу потому, что есть такие как она. Живу для тех, кто ценит меня как человека, пусть даже просто как куклу, я уже должен быть благодарен. Ведь сколько на свете развлечений и масса интересных вещей, а они посвящают свое время мне, отдают частичку сердца. Почему они так делают, мне не понять. Но ведь плачут девчата на концертах, ведь не жалея себя продираются через толпу лишь для того, что бы дотронуться до кончиков пальцев звезды, подарить мягкую игрушку. И невольно задумываешься, что же я дарю такого, что так дорого им, ради чего они так стараются. А не стоит ли ради этого счастья выложиться полностью, отдать себя всего? Разве их улыбки не стоит того, что бы подарить капельку тепла каждой маленькой душе, а не отвернуться при встрече? Разве не от поклонниц зависит жизнь артиста?

Но ведь это можно рассудить и иначе, есть и другая сторона. Эти глупые и не способные на серьезные жизненные отношения дети просто навязываются, мешают. Их постоянные «дайте автограф», «давайте поговорим» и «скажите, что-нибудь для меня» просто угнетает. А зачем мне более тысячи свечей и прочих подарков на пороге, зачем мне хоровые пения под окном? Неужели они не понимают, что это обычная коммерческая музыка, простая работа на публику, воздушные поцелуя с ядом в глазах. Нет, не понимают, и продолжают доставать меня своими расспросами, сальненькими намеками насчет моей личной жизни. Они блестят обожающими глазками, вымаливая кроху внимания. Иногда просто хочется отодвинуть их в сторону и сказать, что я лишь картинка и голос на пленке. Да по сути они и сами это знают, я для них просто мягкая игрушка, которая может сказать что-то, а они это запишут на пленку и будут слушать по ночам и благоговеть над каждым, подаренным лично для них, словом. Будут любить и восхищаться, а я тайно буду презирать эту слабость и неспособность жить самостоятельно.

Противно? И да, и нет. Ведь у всего есть две стороны, и этим девочкам я могу сказать как и «спасибо», так и «пошли вон».

Просто нужно выбрать, насколько неблагодарной скотиной ты можешь стать, что бы думать лишь о себе, о своем благополучии.

Так неужели я такая сволочь, что не могу уделить и минуты ребенку, ведь он дает мне намного больше – свою любовь.

- Конечно, - чуть заметно улыбнулся я, - садись рядом… Так о чем ты хочешь поговорить?

---

Шедевр

Третий час ночи. Передо мной чистый лист, открытые клавиши фортепьяно и прыгающие строчки любимого чата. Сегодня мне ничего не идет в голову, а нужно в ближайшие сроки придумать очередной шедевр. Кодзи как Чеширский кот ушел еще в десять; сам ушел, а улыбка осталась висеть надо мной живым укором.

Я задул две свечи, стоявшие по обе стороны от монитора и улыбнулся, подумав, что в теплой постели меня ждет Сугизо. Я приду к нему под утро, а он будет бурчать, что не мог уснуть без моих объятий, что теперь не выспится, и будет мазать по струнам и путать ноты. Я улыбнусь и крепко прижму его к себе, он уткнутся носом в мою шею, тихо мурлыча и шепча что-то ласковое, и уснет в считанные секунды. А я буду еще некоторое время лежать и думать, какой же я все-таки счастливый человек.

Я даже и не заметил, как наигрывал тихую мелодию, появившуюся неизвестно откуда, но так чувственно пронизанную добром и спокойствием. Я и не увидел, как отправляю в чат восьмую улыбочку со словами: «Как мне хорошо!». Пробежав глазами по строчкам, я прочел адресованные мне подозрительные выражения, по типу, чем это я занимаюсь, что мне настолько приятно. Я взял подушку и обнял ее, хотелось чего-то теплого, блин, ну почему Кодзи приспичило именно сегодня припахать меня к делу? Ведь так хочется чего-то очень хорошего.

Мигает ася. Ну, кто еще? Не хочу ни с кем разговаривать, притворюсь, что меня нет, инвиз полезная штука. Все, нету меня… А интересно, кто же это может быть. Я украдкой заглядываю в асю и замираю. Хиде… Он не видит меня, но знает, что в это время я обычно бываю. Мое сердце стучит чаще, я чувствую его глухие удары. Страх. Мои пальцы пробегаются по клавишам, и музыка звучит словно чьи-то крадущиеся шаги как у Грига «В пещере горного короля». Тихо, медленно украдкой, пытаясь ускользнуть, боясь быть обнаруженным. И вдруг, появляются вторые шаги, музыка становится быстрее, кто-то преследует, нагоняет, еще быстрее, почти бегом. «Камуи, ты тут?» - вскрикивает моя ася. Я вздрагиваю и резко ударяю по клавишам. «Я сейчас позвоню тебе, нам нужно поговорить» - он уходит. Музыка всплескивает, достигая апогея эмоций. Я вскакиваю и бегу к телефону, выдираю шнур. И тишина, ничего... Я стою, не шевелясь, со шнуром в руке, потом опускаю взгляд и разжимаю ладонь. Шнур падает на пол, кажется, невыносимо громко. Очень осторожно возобновляется мелодия, боясь спугнуть, нарушить что-то новое, неизведанное и еще совсем хрупкое. Я прислушиваюсь, не напугал ли я таким шумом Сугизо, не нарушил ли его покой. Кажется, нет.

Я возвращаюсь за фортепьяно и успокаиваюсь. Все теперь хорошо. Все так и будет. Я встаю и, мягкими шагами пройдя по коридору, заглядываю в спальню. «Ну почему ты так долго?» - слышу я любимый голос: «Ты же знаешь, я не усну без тебя». Я улыбаюсь и ложусь рядом с ним, он приникает ко мне и, игриво лизнув в щеку, сворачивается на моей груди. Я знаю. Я все знаю… Последние тихие аккорды и бархатная тишина… сон…

---

Украдкой подслушанный разговор

- Хочешь, что бы я умер? – Сунизо опустил голову, предвкушая резкий ответ глупого мальчишки, задиры, забияки, но почему-то столь любимого Гактом.

- Да, хочу, очень хочу!!! – рассмеялся Хиде, желая сделать это сам, сейчас, медленно растерзать на кусочки и наслаждаться этим убийством, мольбой и страхом в ненавистных глазах, - Исчезни из нашей с Камуи жизни. До тебя все было прекрасно. Пошел вон, ты ему не нужен.

- Он любит меня, а я его, - Суги отступил, но голос его был ровным и спокойным. Он давно уже решил для себя, что уйдет лишь тогда, когда ему это скажет любимый.

- Ха, - звонкий детский, но такой злой и холодный смех пронизал комнату насквозь, Суги передернул плечами, ему стало не по себе от такой открытой ненависти и призрения во взгляде, - Да он лишь использует тебя. Он никогда никого не любит, Гакт не умеет любить!

- Это неправда! - резко поднял голову Сугизо и в его, до сих пор не выражающих ничего глазах, вспыхнул огонь противоречия, - Он любит так сильно, что ты даже не знаешь насколько это может быть в одном человеке, он отдает себя полностью любимому и живет ради него… Он… Он… - Сугизо замолчал, хватая воздух, боясь выкрикнуть слова «он любит тебя», боясь снова получить этот смех в лицо и унизительный взгляд, просто потому что это больно.

- Вот видишь, он любит меня, так что ты тут не при чем, - Хиде замолчал и, обойдя Ясухиро, шепнул его на ухо, - слушай, а давай с тобой переспим? Всего один раз. Недолго же. Пусть он знает, как любить двоих, давай отомстим.

Сугизо отпрыгнул от него, опаленный такими словами, ему казалось, что он ослышался, что его воображение играет с ним злую шутку: «Как может этот «любимый ангел» Камуи говорить подобные вещи, ведь только две минуты назад он доказывал обратное. Как это можно, любить одного и отдаваться другому? Ведь близость это в первую очередь слияние душ, а уж потом тел».

Хиде фыркнул и усмехнулся: «Это смешно, неужели он думает, что это для меня что-то значит? Обычный секс, ни больше, ни меньше. Что, в первый раз что ли? Какая разница с кем спать, в конце концов».

- Ему будет больно, ведь ты же любишь его, зачем причиняешь боль? – Сугизо говорил очень тихо, стараясь успокоить себя: «Как это глупо, отдавать любимого в руки того, кто не ценит его».

- Я никого не люблю, - озорной взгляд чуть прищуренных глаз пронзал насквозь, а слова лезвием резали по венам, - Но он должен быть со мной, я все равно добьюсь того, что я хочу.

Даже не зная, что ответить, Сугизо развернулся и ушел, уже не слыша позади звонкого смеха: «Как так можно? Ведь это не правильно, так нельзя? Камуи заслуживает большего. Почему он? Почему этот ребенок, который не в состоянии оценить ничего человеческого? Почему?».

Тяжелые шаркающие шаги, глубокий вздох, редкие капли на асфальте и тихие всхлипы.

---

После концерта

Кодзи странно смотрел на меня, видимо размышляя как же сильно мне надо было удариться головой, что бы окончательно тронуться. Ками смотрел с улыбкой, знающего и понимающего мою душу человека. Манна усмехнулся и ушел прочь. А я лежал на сцене, раскинув руки и смеясь. Я смотрел на еще горящий свет и все еще чувствовал теплую энергию зрителей и только что окончившегося концерта, я чувствовал это сердцем, почти разрывающимся от бешенного ритма счастья и любви. По щекам текли слезы, размазывая краску, но глаза светились восторгом. Смех был почти беззвучный, а душу переполняло ощущение, что я кому-то могу быть нужен. Я всегда это чувствовал после концерта, и потому вечно тащил ребят вернуться на сцену, когда все разойдутся, они бурчали, но иногда соглашались. Усталость ломила тело, но я не чувствовал ее, сейчас мне казалось, что тела как такового и не существует вовсе, а я, как говорит Кодзи, обитаю в астрале.

Звонкие каблуки Маны слышались все более глухо, отдаленней. Он не понимал, как можно радоваться тому, что уже прошло, что кончилось, и чего нет. Его строгость и наплевательское отношение на весь мир постепенно передавались и мне, но все же мой природный нескончаемый оптимизм был иногда слишком велик.

Плюнув на меня, Кодзи растянулся на креслах, он просто устал и думал лишь о том, как бы побыстрее добраться до дома. Он хороший психолог и прекрасно разбирается в человеческих душах, но подчас не замечает самых простых вещей, тех, что промелькивают сумбурно, без всякой логической связи, просто порывом настроения.

Ками прислонился к стене, продолжая просто с улыбкой умиления смотреть на меня. Он принимает меня любого, не знаю, понимает ли, я не всегда это чувствую, но он больше чем кто бы то ни было знает, что мне нужно, что я чувствую, в какой момент, что нужно мне сказать. Он редко промахивается и всегда радует меня. А еще, он никогда не жалуется, хотя наверняка у него есть и свои проблемы, не связанные со мной.

А я все лежал, не шевелясь, лежал в пыли, и лепестках каких-то цветов, надо мной горели прожектора, а пульс играл последние аккорды. Я облизнул губы, преодолев желание сплюнуть попаду, оставшуюся на языке.

Наверное, со стороны это и правда выглядело странно, но я был счастлив. Счастлив осознавать, что могу быть частичкой каждого человека, любящего меня.

---

Телефон

Я сидел на полу возле телефона, уж не знаю, почему так вышло, там рядом даже нет стула или дивана, и звонка я не ждал ни от кого, я просто сидел рядом с ним. Белый, гладкий, с маленькими кнопочками автомат смотрел на меня, вопрошая, мол «куда сидим?".

А я так хотел кого-нибудь обнять, но позвонить не решался, а вдруг помешаю, хотя Суги всегда говорил, что он в любое время в моем расположении, но совесть не позволяла набрать несложный номер в третьем часу ночи и просто заявить, что я хочу обнять его, это по меньшей степени было бы не прилично. И я сидел, поджав колени к груди, стараясь стать как можно меньше и незаметнее, как маленькие дети, обнимающие себя, когда плачут. Я прятал лицо, закрывал его волосами и, не отрываясь, смотрел на телефон, а вдруг зазвонит, а вдруг кто-то хочет подарить мне тепло.

Нет, молчит, уже час молчит, а я все жду, сам не знаю чего, и смотрю на вопросительно изогнутую трубку, на длинный, закрученный спиралью, провод, подмигивающие мне каждую минуту, зеленые циферки на телефоне, отсчитывающие время, медленно так отсчитывают. Может они сломались, ведь не может быть, что бы за промежуток их изменения проходила всего минута. Проходит минимум минуты три, а может и четыре, а это так долго.

Темно, но я все вижу, мои глаза уже адаптировались. И не нужно зажигать свечи, что бы видеть пустую комнату. Диван, пол, стены, кресла, столик, окно, на окне тонкая тюль, чуть колышущаяся от дуновений теплого ночного ветра. А за окном Луна, стыдливо прячущаяся за прозрачными и узорными облаками. Они окутывают ее с разных сторон, скрывая от любопытных взглядов, склонившихся в почтительном поклоне, деревьев.

Я вдохнул этот ночной воздух, и почему-то вспомнил те ночи, проведенные в объятиях Сугизо.

У меня давно была мечта, она простая и глупая, но я хранил ее в душе сколько себя помню. Я представлял себе ночь, вот такую как сегодня, ночь полнолуния, теплую и ласкающую. Я представлял себе кровать напротив окна, большую, с черным шелковым бельем. Именно из этой мечты я и делал свою спальню, потакая несбыточной иллюзии. Я представлял себя, в теплых, крепких объятиях любимого. Того самого, единственного и неповторимого, кого я буду любить больше жизни, и который будет отвечать мне тем же. И вот, мы просто лежим молча, потому что и так все понимаем и смотрим на эту Луну. Я плакал как ребенок, когда однажды ночью Сугизо обнял меня и сказал: "Любовь моя, смотри, полнолуние...".

Размышляя о приятном, я и не заметил первых лучей солнца, мы с телефоном молчаливо встретили их взглядами. Я улыбнулся и обняв себя за плечи и свернувшись калачиком. Тишина и спокойствие поглотили меня. Приятное обволакивающее чувство паутиной поглотило, и я поддался ему, проваливаясь в такой долгожданный покой.

---

В кафе

Ах! - театрально взмахнул руками один мальчишка в кафешке, - Зачем мы живем?

Господи, я готов был удить его на месте, просто встать, подойти и зарезать к этой матери. как я ненавижу подобные вопросы из уст мелких сопляков, которые ничего не понимают в этой жизни. Да они и не жили еще совсем, неужели только что закончившие школу юнцы в состоянии рассуждать о жизни и смерти? Что они могли видеть за такой короткий срок? Я, конечно, не ханжа, что бы говорить о уме старшего поколения, маразматиков и среди взрослых хватает. Но по крайней мере в этом вопросе они не кидаются глупыми пустыми фразами, лишь что бы их пожалели и утешили. Поднеси к их горлу нож, они же будут умолять о том, что бы им сохранили жизнь, они убегут с такой скоростью, что и не успеешь даже проследить взглядом куда.

Я сделал глоток чая и провел пальцем по краю чашки, разглядывая ее содержимое. Маленькие круги... Плавают, веселятся... На ум приходит вопрос, который лишь пару минут назад задал мальчишка за соседним столиком. Я усмехнулся: "Камуи, кажется, ты не так далеко ушел от всего того, о чем ты говорил. Что ты нес? Бред сумасшедшего, не больше".

Я начал очерчивать пальцем эти круги. Красиво, глупо, мокро, вкусно, больно... Кодзи как-то говорил, что если, не задумываясь, сказать пять любых слов, пришедших на ум, то это как раз опишет тебя. Неужели это и есть я? Самокопание - ужасная вещь, где-то читал, что обостряется после секса. Чушь! После секса хочется либо уйти, либо обнять. Одно из двух, лично у меня так всегда, не знаю как у других. Лично я думаю, что если есть третье, то это уже просто отвратительнейшая самовлюбленность. Что это за близость, если после нее начинаешь думать о себе?

Я усмехнулся и допил свой чай. Опять я начинаю хандрить и уходить в астрал. Нужно срочно привязать себя к этому миру. Но чем и как? Нет... вопрос в ином... Кем? Кто сможет обнять меня и оставить? А никто, пока я сам не захочу этого. А я не хочу и буду один.

---

И я несу возмездие во имя Луны!

- Я не одену сэйлор-фуку!!! Нет, ни за что, и не проси! – отмахиваясь руками, я отходил в угол комнаты, а навстречу мне, зловеще и противно улыбаясь, наступал Ясухара в черном одеянии Такседо-Маска.

Черный смокинг, длинный плащ, изящная маска… дебильный цилиндр, но фиг бы с ним, если бы не веник роз подмышкой. Может быть, я бы и простил ему и этот маскарад, если бы он не вбил себе в голову, что я очень похож на Усаги Цукино. Интересно, каким местом? Может тем, что обычно сверкает из-под маленькой синенькой юбочки? Да, ладно, не спорю, но у нее же такая маленькая форма, что лично у меня, в отличие от нее, торчать будет все, что не должно. - Хотелось пару минут поржать над этой мыслью, но родной «Мамору» уже огибал стол, заключая меня в ловушку между шкафом и стеной. - Так, если дело пойдет так и дальше, то полезу на шкаф, фиг с ним, полки крепкие, шкаф высокий… книг много, давно надо было выкинуть эту беллетристику. Я посмотрел на полки. И что у меня тут Шекспир делает? Упаси Господь, еще возьму, прочту в дождливый день, когда делать будет нечего. Потом вдруг начну еще думать… Ой, какой ужас, нужно срочно все кроме манги убрать.

Пока я засмотрелся, этот мастер экибаны запустил в меня пару розочек. - Мама родная, кому хватило ума затачивать стебель до остроты бритвы! – невинные растения пригвоздили меня к стене, - обои мне решил изгадить? Мало штукатурки, когда я в прошлый раз два часа висел на люстре, убеждая Суги, что я не Невеста роз. Но тогда дело обстояло все же лучше, я дал деру, еще когда увидел перевоплощение под Утену. Все, мангу надо тоже убрать подальше, еще откопает Ди Джи Чарат...

Однако ситуация в данный момент становилась все плачевнее. Я наивно решил, что смокинг он одевает, что бы сходить на торжественное светское мероприятие. Балда, как я вообще мог поставить слова Сугизо и приличное название костюма в одно предложение. Это же смешение стилей, в школе за такое на полях букву «Г» ставят. Интересно, это определение или только аббревиатура…

- Помогите, насилуют! – закричал я… Так, что бы это могло значить? Чего я несу, ведь исполнит еще, примет за просьбу. Ладно, нужно принимать поражение с достоинством… из-под юбки.

Пока меня переодевали, я молча сопел изображая обиженного на синоптиков тюленя. – Нет, я – лучший голос востока стою с красным, спасибо не пролетарским, бантом на груди, и фигней на липучке ака диадемой на лбу. Допустим к сапогам я уже привык, надо мной мои имиджмейкеры еще не так измывались, можно конечно поморщиться на то, что они лакированные кислотно-краснее и осенние с каким-то синтепоном, но можно и не привередничать. Про юбку и вот это жалкое подобие на комбинашку восьмидесятых я вообще культурно промолчу только потому, что такими словами я не выражаюсь… часто… но очень хочется. Уж если смотреть с того же ракурса, то туда же и перчатки с красными валашками, в то же место и бант на груди, и из того же места на жопе; ошейник, по моему великому подозрению спертый у Белла с наклейкой в виде луны, причем криво вырезанной, и в довершение сего кайфа – оданги, причем уж не знаю как закрученные из волос длинной максимум сантиметров в тридцать. Красавец!

Но Сугизо был доволен, можно сказать, даже счастлив. Такую широкую и радостную улыбку, с издевательским прищуром, я видел разве только на чатовских смайликах. Почему-то почти сразу мне вспомнилась еще один смайлик, с такой же улыбкой и выбитым зубом. Ой, как мне понравилась эта идея. Ой, как заманчиво она звучала.

Я менял уже четвертый цвет, по началу я позеленел, потом покраснел, потом побледнел, теперь, кажется, пошел пятнами. И только перекрашиваясь в лиловый с проблесками, я осознал, что в руке сжимаю лунный жезл. Я посмотрел на него, такой симпатичненький с заостренным концом… символично. Какие мысли нехорошие посещают. Мои губы сами по себе начали растягиваться в злорадной улыбке, а в глазах появился недобрый блеск. Посмотрев на Сугизо, я повел бровями. Он быстро скумекал, что вручать мне жезл было лишнее, и начал опасливо пятиться.

- Камуи, ты это… не надо… если ты думаешь о том же, о чем и я думаю, то лучше перестань об этом думать, - цилиндр начал съезжать на нос. Он выглядывал из-за маски и отходил все дальше.

Перехватив жезл на манер шпаги, я начал наступать, вставая в воинственную позу. Прикинув шансы, мой милый «Милорд» подхватил плащ на манер длинной юбки и сиганул через диван, показывая рекорд скорости в беге с препятствиями.

Я не отставал, перескакивая через кресла, столы… - наверное интересное было зрелище, если учесть то, что я не ношу нижнего белья, - В итоге, совершая прыжок в длину с забегом на семь метров, ненаглядный «Принц Эндимион», зацепился плащом за вешалки в прохожей. И я с воплем: «Лунная клизма дай мне силу» - напрыгнул на него…

---

Вампир Лестат

Интересно, встречусь ли я когда-нибудь с Лестатом? Все бредни скептиков о том, что это лишь сказки Энн Райс для меня пустой звук. Да, я сказочник и верующий, но вампиры существуют так же, как существую я. В конце концов, если рассудить логически, то те, кто никогда не видели меня в глаза, могут спокойно утверждать, что меня не существует, и будут правы.

Есть несколько способов убедиться, можно найти. В принципе если очень постараться, то можно найти даже невозможное, но это уже другое. И вот сейчас, глядя на свои голубые экраны телевизоров, мы смеемся над перевоплощениями Тома Круза и Бреда Питта, а ведь далеко не факт, что они не знают что делают. Я не утверждаю, что они сами не являются людьми, но как говорил Луи: «Это вампиры изображающие людей, которые изображают вампиров». Возможно, все возможно.

Я просто надеюсь однажды ночью увидеть того, кто разделит со мной пламя свечи, кто протянет мне руку и сожмет холодные пальцы на моей шее. Я лишь раз хочу увидеть того, чьи поцелуй обожгут льдом мою кожу, чей стук сердца будет моей музыкой. Всего один раз я хочу увидеть светлые пряди его волос и чистые голубые глаза, из его рук я приму новую жизнь и расстанусь с этим миром. Всего один раз, мне этого хватит… Где же ты, мой вампир?..

---

Шестнадцатое

Шестнадцатое… Почти полнолуние…

Помнишь ли ты тот декабрьский вечер, когда я появился в твоем доме и предложил полетать? Ты улыбнулся мне и сказал, что это судьба полнолуния. Котенок, разве ты не знал, что полнолуние уже прошло? Или это я не знал, что оно только началось?

Помнишь ли наш первый поцелуй или твое признание в любви всего через три дня? Ты сказал, что так не должно быть, но не можешь справиться с собой. А я был так рад, что не одинок в своем чувстве.

Помнишь ли наши встречи и празднование Нового года, когда я думал, что окольцевал тебя, а на самом деле окольцевал ты мое сердце. Скрещенные кольца, символизирующие вечность любви.

И то шестнадцатое, когда ты попросил меня научить тебя всему, что знаю сам, когда я в пылу страсти назвал тебя братом? Смешно сейчас вспоминать какие-то отдельные моменты, но тогда это было трагедией. Я улыбаюсь сейчас, вспоминая твое удивление: «Как? Какие же у тебя отношения с братом?». Вот такие, любовь моя, вот такие… Причем, они все еще такие же, а тебя уже нет.

И я помню то дождливое шестнадцатое, когда ты ушел, извинился и закрыл дверь. То невыносимое шестнадцатое, когда я плакал всю ночь, а на утро ты сказал, что это была шутка, что ты повеселился. Но больше ты так и не вернулся.

Я все еще помню наши праздники, наше шестнадцатое, нашу любовь.

Хиде, я поднимаю этот бокал за наш день, за наш праздник, за исчезающую луну.

---

Дурочка

Почему-то вспомнился один эпизод из моего прошлого. Очень далекого, мне тогда было лет семь. Странно, я раньше никогда не вспоминал что-то такое просто так, просто сидя в кресле и читая книгу, а сейчас будто прочел что-то такое невообразимое, что-то про меня. И словно переносясь на десятилетия назад, как в машине времени, ручку которой крутит злой гений, я вновь очутился в своем дворике.

Осень, но совсем ранняя, дети только пошли в школу и сбегали с продленки и внеклассных занятий. Они бросали свои портфели на еще зеленую лужайку и бежали играть, постоянно споря друг с другом кто будет заводилой. Девочки играли с куклами и звонко смеялись, а потом обижались на мальчишек, если те отнимали у них игрушки или стреляли по ним из своих деревянных ружей.

У нас был небольшой и очень уютный домик бежевого теплого цвета. Наверное, специально для лучиков света, которые согревали наше жилище. Два этажа и серебряная крыша. Почему именно серебрянная, я не знаю, но лежать на ней было одно удовольствие. Пологая и теплая. Я часто забирался на нее и наблюдал за улицей, смотрел как мама возится с цветами в малюсеньком дворике, а папа разбирается с машиной в гараже. А через низенькие кустики наша соседка Рейка катается на качелях. Она была совсем маленькая, всего пять лет и я считался ее учителем. Наши соседи иногда просили меня присмотреть за ней, когда уходили на работу или просто гуляли. А я надзирателем обходил вокруг нее и строго смотрел. Она была дурочкой, родилась уже дебилкой, но была добрая и веселая девочка.

В тот день я сидел в ее дворике и играл с машинкой. Вначале толкал ее, а потом догонял. Рейка каталась на качелях и улыбаясь смотрела на меня, по ее подбородку текла слюна, а голубые глаза весело искрились. Я ползал на четвереньках вокруг нее. Железные качели громко скрипели. Скрып… Скрып… Скрып-Скрып…

- Не скрипи, - я выпрямился как на параде и постарался сказать как можно строже, как мне казалось говорят родители, - Не скрипи, я сказал, ты меня слышишь?

Рейка обернулась и посмотрела на меня. Она была глухая и не могла ничего слышать. Не зная, что я хочу от нее, а может и не задумываясь об этом, она начала раскачиваться еще сильнее.

- Рейка, - я обежал качели и встал перед ней, так близко, что когда она подлетала ко мне, я мог протянуть руку и дотронуться до ее лица, - Слушай, а зачем ты живешь? Ты же только мучаешь всех. Почему ты вообще появилась, почему не умрешь? – она смотрела на меня из-под густой челки и лупала круглыми глазками, - Нет, вот я серьезно говорю, я выросту и буду отцу помогать, а мать мной гордиться будет. Я кем-нибудь великим стану и мир спасу. Веришь мне? – она кивнула, наверное, почувствовала интонацию, и начала болтать ножками, - Я в космос полечу, буду на Марсе с врагами сражаться, а может даже планету от пришельцев спасу. А вот ты зачем? Ты же не будешь нормальной никогда, - она подлетела ко мне и вытянув шею, посмотрела в глаза, словно слышала меня и теперь лишь пыталась прислушаться повнимательнее.

Я вздохнул и посмотрел на траву, Рейка обоссалась, ее платье намокло и капли теперь падали на траву.

- Не ссы, - приказал я, опять строго, он она не останавливалась, - не ссы, а то ударю! – я сдвинул брови и замахнулся, Рейка заревела и, отпустив цепочки качелей, начала тереть кулачками глаза.

В этот момент она как раз отлетела от меня. Качели дернулись и она упала на землю, ударившись головой о край песочницы и замолчала. Я испугался до такой степени, что не мог даже пошевелиться, а лишь круглыми глазами смотрел на Рейку, сжимая в кулачки влажные ладони. А качели продолжали скрипеть. Скрып… Скрып… Скрып-Скрып… Но уже легче, словно освободившись от тяжелого груза. Хотелось разреветься, но нельзя, Рейке можно, она дурочка, а мне нет...

---

Мечты перед работой

Сейчас бы в душ… Нет, лучше в ванну… Горячую, с маслами и прочими ароматизаторами, с гидромассажем, с Сугизо… Нет, пожалуй, Сугизо лучше не надо, я же тогда не отдохну ни фига, а весь расслабленный кайф перейдет в осторожное хождение по стеночке. Так что лучше без Сугизо, один, - я качался на стуле в звукозаписывающей студии. Народ что-то бегал, суетился, к чему-то все готовились, - Петь что ли будем? В кои веки делом, может даже, займемся. А че за праздник такой, что даже так? Ладно, фиг с ним, а то эта беготня перед глазами с таких возвышенных мыслей сбивает, - я опять закрыл глаза и вновь погрузился в свои мечты, - А Суги потом, после ванной. На моей трехспальной кровати, заправленной черным шелковым бельем… Я прямо так и вижу его обнаженным на простынях, он томно смотрит на меня и проводит указательным пальцем по своим губам, медленно не торопясь, потом касается язычком самого кончика пальца. Его мягкие и такие желанные губы обхватывают этот пальчик и скользят по нему вначале вниз потом вверх. Он разворачивается и садится, прислонившись к спинке кровати. Опустив голову, скрывая безумный огонь в глазах и тихо рыча… Он настоящий зверь. Я оглядываю безупречное сильное тело, жадно охватывая взглядом каждую его частичку. Он улыбается и проводит языком по верхней губе. Мне очень хочется подойти, но я медлю, жду. Он грациозно разводит ноги и проводит по ним своими тонкими пальцами. Я делаю шаг вперед. Его пальцы касаются внутренней части бедра. Еще шаг, еще… - я открыл глаза и посмотрел на свои брюки, - Так, не понял, и куда мы встали? Ну и че мне щас с тобой делать? Это мечты, понимаешь, мечты мои. А ну ложись на место! Тут народ собрался, я что, фальцетом петь буду? А ну спать! Блин, вот когда надо его не дозовешься, а тут пожалуйста. И на что ты так клюнул? Сугизо, конечно… - я вновь представил его пальчики, его губы, - Эй! – я тут же отогнал эти мысли, - вот об этом до дома и думать не смей. Все, успокойся, перед людьми же неудобно. Сижу тут молча на стуле, один и ты стоишь. Подумай сам, это же неприлично, - я поглубже вздохнул, успокаивая себя, - вот, правильно, хороший мальчик, так и спать… до дома… а дома Суги… Черт, опять не о том думаю, - Ю махнул мне рукой, показывая широким жестом на микрофон, - не, мы чего, серьезно работать сегодня будем? Это что за конец света? Неужели свершилось? – после сего широкого жеста, Маса едва успел подхватить падающий микрофон, - а не, нормально, все как всегда, а то я уже перепугался, - я вновь обратился к свои мечтам, не обращая внимания на сигналящего мне Масу, старательно показывающего, что неплохо бы и спеть. Ну это я всегда успею, а мысля там какая-то хорошая была, - Сбросив махровый халат, я подхожу к кровати, опускаюсь на одно колено и касаюсь губами колена Сугизо. Он откидывает голову и прикрывает глаза. Не отрываясь глядя на него, провожу губами по нежной коже, ощущая ее сладкий вкус. Наслаждаясь им скольжу языком все ниже по согнутой в колене ноге, мой язычок чувствует привкус его нежной кожи. С приоткрытых губ Сугизо срывается стон. Я улыбаюсь, и мои губы мягко обхватывают его… - я подпрыгнул на стуле, - СТОЯТЬ!!! Ой, я хотел сказать: ЛЕЖАТЬ!!! – ножки стула скрипнули по полу, и я с грохотом свалился со на пол. Кубарем прокатившись до дверей, я понял – пора идти работать.

---

Зачем?

Кто? Как? Зачем? Да, именно зачем. Зачем я здесь нахожусь? А еще почему? Почему мне это нравится? И ведь мне нравится быть тем, кем я являюсь. Дарить привкус любви каждому. Помогать нуждающемуся, и отдавать себя целиком. И ведь совершенно не имеет значения кому и когда бросать лоскутки страсти. Отдать гораздо легче, чем взять. Ведь все в мире поверхностно, и я принадлежу всем. Физическая любовь не имеет значения, любви души не бывает. И ради чего я это делаю? Скучно…

---

Сюрно

Я сладко потянулся и посмотрел на своих ребят. Было уже поздно, репетиция давно должна была кончиться, а мы все продолжали искать нужное звучание.

- По домам, - улыбнулся я и захлопнул крышку фортепьяно.

Парни начали собирать инструменты. Они тоже изрядно устали, мы сидели тут целый день, и всем давно уже страшно хотелось свалить подальше. Я размял руки и еще долго сидел на стуле, глядя, как я остаюсь один. Дверь захлопнулась и настала тишина. Полная, всепоглощающая, спокойная и приятная. Интересно, если бы у меня сейчас были часы, я бы слышал, как они тикают, каждую минуту, отсчитывая скок до какого-то момента, может чей-то смерти? Ведь по статистике каждую минуту во всем мире умирают 100 человек. Читал где-то. Неумолимо бежала бы секундная стрелка и люди, далеко от меня, корчились бы в предсмертных судорогах. Почему я об этом думаю? Ведь я не ношу часов.

Я залез на крышку рояля и растянулся на ней. Спина гудела, ноги затекли, пальцы уже не сгибались. Жалкое зрелище, особенно если смотреть изнутри и на чувства. Я тупо лежал и смотрел в потолок и медленно разваливался. А если подумать, что человек и правда может развалиться, какая бы часть моего тела осталась жить? Не какая нужна людям, а какая бы была живучей. Ноги? Нет. Ноги, руки и спина, а к ней и задница сейчас особенно болят, плечи тоже отваливаются, так что это уже исключается. Что остается: грудь и живот - нет, я много курю и ем, что попало; гениталии – как то очень грустно думать, что это смысл жизни, так что как-то хочется их убрать подальше, к тому же это недолговечно; остается голова, мозги убираем сразу, я параноик, зрение я теряю уже сейчас, слух, обоняние и нюх потеряю со временем; остается голос, хотя со временем он меняется, но что-то же должно остаться в этом вычислении, значит, еще добавляю туда и губы, ведь голос должен через что-то звучать, но если разбираться дотошно, то нужно брать рот, а во рту зубы, опять же проблема курения, а без зубов, что за голос. Получается, останутся лишь губы, и, пожалуй, еще язык. Значит, я всю жизнь буду целоваться. В этом смысл? Как обидно, я даже ничего не смогу сказать, а буду лишь дарить и принимать поцелуи. Ах да, еще улыбаться, показывать язык, грустить. Значит, все же я смогу хоть как-то показывать себя, а это уже радует. Я представил себе мои губы отдельно от меня. Вот они идут по улице, а им навстречу уши, глаза. Целый город разделенных частей тела, а соединять их нельзя, ведь они все принадлежат разным людям.

Я помотал головой, выгоняя мысли о городе и возвращаясь в реальность. Бред какой, поспать надо, поспать. Сколько я уже не спал, третьи или четвертые сутки пошли? Захлопнув дверь, я спускался по лестнице, стараясь не упасть. Было уже темно и в здании почти не было света. Я спускался осторожно, считая ступени, почему-то я всегда считал их, давно, с детства привык. 23, 24, 25… Слышал, что нельзя этого делать, отсчитываешь часы своей жизни. Интересно, сколько я уже насчитал? Я попытался вспомнить все лестницы, по которым я проходил, а потом соединить их в одну. Наверное, она дотянулась бы до неба, и я бы смог легко подняться по ней в рай. 48, 49, 50…А если нет? Если не в рай? Тогда она бы довела меня до преисподних. Радует одно, лучше аккуратно спуститься по лестнице, чем упасть, не ушибусь, по крайней мере. 83, 84, 85… И в конце концов, откуда в моей голове столько суеверий? Чем забиты мои мозги? Нужно срочно все это забыть, а то потом же полезная информация не поместится. Мои мозги засоряются, а вдруг я скоро своего имени забуду, и что тогда во мне останется. Буде сборником древних поверий, но не имея голоса не смогу их никому рассказать. 119, 120, 121…

Я вышел на улицу и пошел домой, медленно бредя по улице, рассматривая редких прохожих, деревья, вымощенную камнем дорожку, дома, огоньки, машины, вообщем все, что попадалось на глаза. Молодая девушка спешила по своим делам, может домой, может от подружки. Окинув меня взглядом, она выпрямилась как струна и поправила прическу. Скромно опустив взгляд, брюнетка чинно пошла дальше. Я улыбнулся ей и проследил взглядом за ее походкой, невольно залюбовавшись красивой фигурой.

Отсчитав пять ступенек своего порога, я открыл дверь и кинул на столик в прихожей ключи. Тепло, родное? Да нет, просто место жительства. Гостиная, диван, кресла, камин… Все как всегда. Я захлопнул дверь и дом погрузился во мрак, и я вместе с ним.

---

В сердцах мороз, в глазах пожар...

Позади меня яркий свет, впереди стена. Опять встречаю взглядом Тень. Улыбаюсь ей уже как старой знакомой и, скрестив ноги по-турецки, сажусь напротив нее. Она вежливо кивает и садится напротив меня. Мы равны, никто не выше и не ниже. Несколько минут мы просто сидим и смотрим друг другу в глаза, потом она улыбается и я понимаю, что могу начать разговор.

- Есть минутка поговорить? – тихо начинаю я.

Тень кивает, но я вижу, что ее взгляд рассеян и от разговора ничего серьезного она не ждет. Однако я медлю, боюсь заговорить, не знаю почему, просто как-то неудобно.

- Включи Арию, - Тень кивает на магнитофон за моей спиной.

Я радостно улыбаюсь, готовый просто объять ее за это понимание. Буквально вскочив с места, я включаю свой любимый альбом «Генератор зла» и сажусь на место. Тень тоже улыбнулась мне, некоторое время мы просто сидели молча и слушали…

- Ты хочешь уйти от него? – Тень всегда спрашивала меня прямо в лоб, не тратя слова на мелочи.

- Не знаю, а ты как думаешь? – я пожал плечами, - он не понимает меня.

- Эй, - она погрозила мне пальцем, совсем как ребенку, - не переваливай все на меня, ладно?... Пусть это будет зваться любовью, самой нелепой, самой земною, - быстро переключилась Тень, начиная напевать.

Я опустил голову… «Счастье на утро, горе под вечер. Все так странно и вечно…»

- А я хотел как раз поговорить, я запутался. Почему-то с ним я чувствую себя неловко, когда делаю выбор. Я не могу ничего поделать…

- Любовь не может быть тихой игрой, достаточно искры одной, между нами дьявольский зной… - казалось, Тень меня совершенно не слушает.

Я начинал злиться, зачем я вообще начал этот разговор, если не получу ответа, к кому обратиться?

- И если все добро от Бога, нам не светит теплый рай, сколько не играй. Это просто замкнутый круг.

Я поднял голову, начиная понимать, почему Тень просила поставить Арию именно сейчас, это же ответы на все мои вопросы.

- Все связано самым древним и хитрым узлом…

- Но я не понимаю его, я же хочу сделать как лучше ему. Нельзя же убивать себя ради других, нельзя так падать… - я начинал захлебываться, стараясь сказать все побыстрее, побольше, пока Тень не перебила меня, но ее бесцветный голос все продолжал:

- Сегодня черный день, владыка мира мертв. И стар, и мал не могут слез сдержать своих. Он добрый повелитель, он Солнцем был и был Луной. Империя осталась его вдовой…

- И ради чего, ради кого? Да этот писака не достоин даже его мимолетного взгляда. Он же просто строит из себя, а на самом деле не представляет ничего, неужели он не видит этого?

- Шакал пролает хрипло, что мертвый царь его родня…

- Он унижается перед ним, как я могу быть с ним ровней, я не могу поставить себя на ту же черту, я другой.

- Но я не враг твой, я твой друг. Стой, где очерчен мелом круг.

- Что же мне теперь делать?

- Вот здесь ставят кровью крест. Подпись «На века»!